РЕДЬЯРД КИПЛИНГ

ТАНЕЦ СЛОНОВ

Кала-Наг, - что значит Черный Змей, - сорок семь лет служил индийскому правительству всеми способами, доступными слону. Когда его поймали, ему уже минуло двадцать лет, следовательно, теперь ему было под семьдесят - зрелый возраст для слона. Кала-Наг помнил, как однажды на его лоб наложили большую кожаную подушку, и он вытащил орудие из глубокой грязи; это случилось во время афганской войны 1842 года, когда он еще не вошел в полную силу. Мать Кала-Нага, Рада-Пиари - Рада Дорогая, - пойманная в одно время с ним, раньше чем у него выпали молочные бивни, сказала ему, что слоны, которые чего-либо боятся, неминуемо попадут в беду. И Кала-Наг скоро сознал справедливость ее слов, потому что, когда перед ним в первый раз разорвался снаряд, он закричал, отступил, и штыки поранили его кожу. Итак, не достигнув еще двадцати пяти лет, он перестал бояться чего бы то ни было, приобрел всеобщую любовь и стал считаться лучшим слоном правительства Индии; за ним ухаживали больше, чем за его собратьями. Работал он много: во время похода в Верхнюю Индию Кала-Наг переносил палатки, по двести пудов сразу; однажды его подняли на судно паровым краном и в течение многих дней везли по воде; в неизвестной ему стране, которая называлась Абиссинией, где-то далеко от Индии, его заставили нести на своей спине мортиру; и там, в Магдале, он видел мертвого императора Феодора, вернулся вновь на пароходе в Индию и, как говорили солдаты, получил право носить медаль, выбитую в память абиссинской войны. Прошло десять лет, Кала-Нага отослали в страшную страну Али-Мушед, где его собратья-слоны умирали от голода, холода, падучей болезни и солнечных ударов; позже его послали на несколько тысяч миль южнее, чтобы он таскал и складывал в громадные штабели толстые стволы индийского дуба на лесных дворах Моулмена. Здесь он чуть не убил молодого непокорного слона, отказавшегося выполнить свою долю работы.

Затем его увели из лесных складов и поручили ему, вместе с несколькими десятками других слонов, помогать людям ловить диких слонов в горах Гаро. Правительство Индии строго охраняет слонов. Существует департамент, занятый исключительно тем, чтобы отыскивать их, ловить, укрощать и рассылать повсюду, где требуется их труд и помощь.

Кала-Наг имел полных десять футов в плечах; его клыки были отпилены так, что от них остались только куски в пять футов; концы их оковали пластинками меди, чтобы они не расщеплялись; тем не менее он мог действовать этими обрубками лучше, нежели любой необученный слон своими настоящими, заостренными бивнями.

Неделя за неделей диких слонов осторожно теснили через горы; наконец, сорок или пятьдесят чудовищ попали в последний загон, и большая опускная дверь, сделанная из связанных стволов деревьев, упала, позади них. Тогда, по слову команды, Кала-Наг входил в этот полный фырканья и воплей пандемониум (обыкновенно ночью, когда мерцанье факелов делало затруднительным правильное определение расстояний) и, выбрав самого крупного, самого дикого обладателя больших бивней, принимался бить его и гонять, пока тот не затихал; люди же, сидевшие на спинах других ручных слонов, накидывали веревки на более мелких животных из стада и связывали их.

В смысле приемов борьбы не было ничего неизвестного Кала-Нагу, старому умному Черному Змею, потому что, в свое время, он не раз противостоял нападению раненого тигра. Изогнув вверх свой мягкий хобот, чтобы спасти его от боли, он быстрым своеобразным движением головы, которое придумал сам, откидывал прыгающего зверя, так что тот боком взлетал на воздух; сбив же тигра с ног, прижимал его к земле своими громадными коленями и не поднимался, пока вместе с порывом дыхания и воем из зверя не вылетала жизнь. На земле оставалось только что-то пушистое, что Кала-Наг поднимал за хвост.

- Да, - сказал Большой Тумаи, погонщик Кала-Нага, сын Черного Тумаи, который возил его в Абиссинию, и внук Слонового Тумаи, видевшего, как Кала-Нага поймали, - да, Черный Змей никого не боится, кроме меня. Три наших поколения кормили его и ухаживали за ним, и он увидит, как это будет делать четвертое.

- Он боится также меня, - сказал одетый в один набедренный лоскут Маленький Тумаи, выпрямляясь во весь свой рост.

Это был десятилетний старший сын Большого Тумаи, которому, по местным обычаям, предстояло со временем занять место своего отца на шее Кала-Нага и взять в руки тяжелый железный анк (палку для управления слоном), который стал совсем гладким от руки его отца, деда и прадеда. Он знал, о чем говорит, так как родился в тени Кала-Нага; раньше, чем научился ходить, он играл концом его хобота, а едва стал держаться на ногах, привык водить его к воде. Кала-Наг так же мало вздумал бы ослушаться пронзительных приказании мальчика, как не подумал бы убить его в тот день, когда Большой Тумаи принес коричневого крошку под клыки Черного Змея и приказал ему поклониться своему будущему господину.

- Да, - сказал Маленький Тумаи, - он боится меня, - и мальчик большими шагами подошел к Кала-Нагу, назвал его толстой старой свиньей и заставил одну за другой поднять ноги.

- Гм, - сказал Большой Тумаи, - ты мальчик дикий, как буйволенок. Это беганье по горам не лучший род службы правительству. Я становлюсь стар и не люблю диких слонов. То ли дело кирпичные сараи для слонов, с отдельными стойлами, с большими столбами для привязей, то ли дело плоские широкие дороги, на которых можно обучать животных. Не люблю я передвижных лагерей. Вот бараки в Кавнапуре были мне по душе. Рядом помещался базар, и работа продолжалась всего три часа.

Маленький Тумаи помнил кавнапурские слоновые сараи и промолчал. Ему гораздо больше нравилась лагерная жизнь, и он прямо-таки ненавидел широкие, плоские дороги, с ежедневным собиранием травы в фуражных местах, и долгие часы, во время которых ему оставалось только наблюдать, как Кала-Наг беспокойно двигается в своем стойле.

Маленький Тумаи любил подниматься по узким тропинкам, доступным только для слона, углубляться в долины, смотреть,как на расстоянии многих миль от него пасутся дикие слоны, наблюдать, как испуганные свиньи и павлины разбегаются из-под ног Кала-Нага, находиться под ослепляющими теплыми дождями, во время которых дымятся все горы и долины, любоваться превосходными туманными утрами, когда никто из охотников не может сказать, где он остановится на ночь, осторожно гнать диких слонов, присутствовать при их безумном метании, видеть яркое пламя и слышать крики во время последнего ночного загона, когда слоны потоком вливаются в огороженное пространство, точно валуны, падающие вместе с лавиной, и, понимая, что им не удастся убежать, кидаются на тяжелые вколоченные столбы, но тотчас же отбегают назад, испуганные криками, пылающими факелами и залпами холостых выстрелов.

В таком случае даже маленький мальчик приносит пользу. Тумаи же был полезен, как три мальчика. Он поднимал свой факел, размахивал им, кричал изо всех сил. Но по-настоящему он веселился, когда слонов начинали выгонять из ограды, когда кеддах (загон) превращался в картину конца мира, и людям приходилось переговариваться знаками, потому что их голосов не было слышно. Маленький Тумаи взбирался на верхушку одного из дрожащих столбов ограды; его выгоревшие от солнца волосы развевались, падая на плечи, и в освещении факелов сам он казался лесным духом. Едва наступало затишье, и вы могли услышать его громкие крики одобрения, предназначавшиеся для Кала-Нага и заглушавшие крики, топот, стоны связанных слонов: "Маил, маил, Кала-Наг!" (Вперед, вперед, Черный Змей!). "Дант до!" (Клыком его!). "Самало, самало!" (Осторожней, осторожней!). "Маро, мар!" (Бей его, бей его). "Арре! Арре!" (Смотри на столб). Ай! Най! Киа-а-ах! - кричал он. Дравшиеся Кала-Наг и дикий слон раскачивались в ту и другую сторону, пересекая кеддах, а старые ловцы вытирали пот, капавший им в глаза, и кивали головой Маленькому Тумаи, который от радости извивался на верхушке столба.

Тумаи не только извивался. Раз он соскользнул вниз, шмыгнул между слонами и бросил упавший на землю свободный конец веревки загонщику, старавшемуся овладеть ногой непокорного слоненка (маленькие слоны всегда доставляют больше хлопот, чем взрослые). Мальчика заметил Кала-Наг, поймал его хоботом и передал Большому Тумаи, который тотчас же надавал сыну шлепков и посадил обратно на столб.

Утром отец выбранил его и сказал:

- Разве для тебя недостаточно хороших кирпичных слоновых конюшен и палаток, что тебе еще нужно принимать участие в ловле слонов, маленький бездельник! Эти глупые охотники, получающие меньше меня, рассказывали о случившемся Петерсену-саибу.

Маленький Тумаи испугался. Некоторых белых людей он знал, и Петерсен казался ему самым важным из них. Он был главой всех кеддахов; он ловил слонов для правительства Индии и лучше всех знал нрав этих животных.

- А что же... что же случится теперь? - спросил Маленький Тумаи.

- Что случится? Да самое худшее! Петерсен-саиб - сумасшедший. Разве, в противном случае, он стал бы охотиться на этих диких дьяволов? Ему, пожалуй, вздумается потребовать, чтобы ты стал охотником на слонов, спал бы в малярийных джунглях и, наконец, чтобы тебя до смерти истоптали слоны в кеддахе. Впрочем, может быть, все кончится благополучно; на будущей неделе ловля прекратится, и нас, жителей долин, пошлют в наши деревни. Мы будем расхаживать по гладким дорогам и забудем о ловле. Но слушай, сынок, меня сердит, что ты вмешиваешься в дело грязных ассамских жителей джунглей. Кала-Наг слушается только меня, а поэтому мне приходится вместе с ним входить в кеддах. Дрянной! Злой! Негодный сын мой! Пойди, вымой Кала-Нага, позаботься об его ушах; посмотри, чтобы в его ногах не было шипов, - не то, конечно, Петерсен-саиб поймает тебя и сделает охотником, заставит ходить по следам слонов, и ты по его милости станешь настоящим медведем джунглей. Фу! Стыдно! Пошел прочь!

Маленький Тумак ушел, не сказав ни слова, но, осматривая ноги Кала-Нага, поведал ему обо всех своих огорчениях.

- Вот беда, - сказал Маленький Тумаи, переворачивая край огромного правого уха слона, - Петерсен-саибу сказали мое имя, и может быть ... может быть... Кто знает? Ай! Вот какой большой шип я вытащил из твоего уха...

* * *

Несколько дней слонов подготовляли к переходу; собирали их вместе; вновь пойманных диких животных водили взад и вперед, поставив каждого из них между двумя ручными слонами. Это делается для того, чтобы они не доставляли слишком много хлопот во время спуска к долинам; в то же время люди собирали войлоки, веревки и все, что могло понадобиться в дороге.

Петерсен-саиб приехал на одной из своих умных слоних, Пудмини; он уже распустил охотников из горных лагерей, потому что охотничий сезон подходил к концу. Теперь за столом, под деревом, сидел туземный писец и выдавал жалованье карнакам. Получив плату, каждый погонщик отходил к своему слону и присоединялся к веренице, готовой двинуться в путь. Разведчики, охотники и загонщики, служившие при кеддахе и жившие в джунглях, преспокойно сидели на спинах собственных слонов Петерсен-саиба или стояли, прислонясь к деревьям, держа ружья и смеясь над уезжавшими погонщиками; смеялись они также, когда вновь пойманные слоны разрывали цепь и убегали.

Большой Тумаи подошел к писцу вместе с Маленьким Тумаи, державшимся позади него, и, при виде мальчика Мачуа Аппа, главный охотник, понизив голос, сказал своему другу:

- Вот хороший, мальчишка, Жаль, что этот молодой петушок джунглей будет прозябать в долинах.

Надо сказать, что у Петерсен-саиба был острый слух, как и подобает человеку, который привык прислушиваться к движению самого бесшумного из всех живых существ - к шагам дикого слона. Лежа на спине Пудмини, он повернулся и сказал:

- Что такое? Я не слыхал, чтобы между карнаками долин был хоть один человек, который сумел бы опутать веревкой даже мертвого слона.

- Это не взрослый, а мальчик. В последний раз он вошел в кеддах и бросил нашему Вармао конец веревки, когда мы старались оттащить слоненка с пятном на плече от его матери.

Мачуа Аппа показал пальцем на Маленького Тумаи; Петерсен-саиб посмотрел на него, и Маленький Тумаи поклонился до земли.

- Он кинул веревку? Да ведь он ростом меньше колышка в лагерном загоне. Как тебя зовут, малыш? - спросил мальчика Петерсен-саиб.

Маленький Тумаи так испугался, что не мог говорить, но позади его стоял Кала-Наг; по знаку мальчика, Черный Змей схватил его своим хоботом и поднял на один уровень со лбом Пудмини. Теперь Тумаи очутился против великого Петерсена-саиба и закрыл лицо руками, потому что, когда дело не касалось слонов, он был так же застенчив и пуглив, как и все другие дети.

- Ого! - улыбаясь под своими усами, заметил Петерсен-саиб. - А зачем научил ты своего слона этому фокусу? Не для того ли, чтобы он помогал тебе таскать зеленый хлеб с крыш домов, на которых сушат колосья?

- Нет, не зеленый хлеб, Покровитель Бедных, а дыни, - ответил Маленький Тумаи, и сидевшие кругом громко расхохотались. Все они в детстве учили своих слонов этой шутке. Маленький Тумаи висел на высоте восьми футов от земли, но желал провалиться на восемь футов под землю.

- Это Тумаи, мой сын, саиб, - сказал Большой Тумаи и на- хмурился. - Он очень дурной мальчик и кончит жизнь в тюрьме, саиб.

- Сильно сомневаюсь, - возразил Петерсен-саиб. - Мальчик, который в его лета не боится войти в полный кеддах, не окончит жизнь в тюрьме. Смотри, малыш, вот тебе, четыре анна; истрать их на сладости; даю их тебе за то, что под большой копной волос у тебя есть голова. Со временем ты, может быть, сделаешься тоже охотником. - Большой Тумаи нахмурился еще больше прежнего. - Тем не менее, помни, что кеддах нехорошее место для детских игр, - прибавил Петерсен-саиб.

- Значит, я не должен входить туда, саиб? - спросил Маленький Тумаи, вздыхая.

- Да, не должен, пока не увидишь, как танцуют слоны. - Петерсен-саиб снова улыбнулся. - Когда же ты увидишь, как пляшут слоны, приди ко мне, и я позволю тебе входить во все кеддахи.

Раздался новый взрыв хохота; это была обычная шутка охотников на слонов и обозначала - "никогда". В глубине лесов скрываются просторные поляны, которые называются "танцевальными залами слонов"; их случайно находят, но никто никогда не видел, как танцуют слоны. Когда карнак хвастается своим искусством и храбростью, его товарищи говорят ему:

- А когда ты видел, как пляшут слоны?

Кала-Наг поставил Маленького Тумаи на землю, мальчик снова поклонился до земли и ушел вместе с отцом. Он отдал серебряную монетку в четыре анна своей матери, которая качала его малютку-брата; потом всех их посадили на спину Кала-Нага, и вереница похрюкивающих и взвизгивающих слонов закачалась по спуску в долину.

* * *

Это был беспокойный переход; новые слоны подле каждого брода доставляли много хлопот; вообще, постоянно, приходи- лось то уговаривать их, то бить.

Большой Тумаи сердито молчал и безжалостно колол Кала-Нага; в свою очередь, и Маленький Тумаи не мог говорить - не от досады, а от счастья; Петерсен-саиб заметил его и дал ему денег. Мальчик испытывал то же, что переживает рядовой, когда главнокомандующий вызывает его из рядов и хвалит.

- А что подразумевал Петерсен-саиб под танцами слонов? - наконец, тихо спросил он у своей матери.

Большой Тумаи услыхал и крикнул:

- Он хотел сказать, что ты никогда не сделаешься одним из этих горных буйволов-охотников - вот что. Эй вы! Передние! Кто там загородил нам дорогу?

Один карнак, ассамец, бывший впереди Тумаи, сердито повернулся и закричал:

- Выведи вперед Кала-Нага и заставь моего молодого слона вести себя прилично. Зачем Петерсен-саиб именно меня послал с вами, ослы с топких рисовых полей? Поставь твоего слона рядом с моим, Тумаи, пусть он ударит его своими клыками. Клянусь всеми богами гор, эти молодые дураки одержимы дьяволом или чуют в джунглях своих товарищей!

Кала-Наг ударил слоненка под ребра так сильно, что тот на мгновенье перестал дышать, а Большой Тумаи сказал:

- В последний раз мы очистили все горы от диких слонов. Пойманные животные беспокоятся просто потому, что ты небрежно управляешь ими. Не хочешь ли ты, чтобы я один держал в порядке всю вереницу?

- Право, стоит послушать его, - сказал ассамец. - Мы очистили горы! А, ха! Мудры вы, жители низин! Всякому, видевшему джунгли, известно, что слоны знают об окончании охот этого года... Вот, поэтому сегодня ночью их дикие товарищи будут... но зачем мне тратить умные речи, разговаривая с простой речной черепахой.

- Что они будут делать? - крикнул Маленький Тумаи.

- Оз, малыш! Ты здесь? Хорошо, я скажу тебе; у тебя свежая голова. Они стали бы плясать, и недурно, если бы твой отец, который очистил "все" горы от "всех" слонов, приготовил сегодня двойные цепи.

- Это что за глупости, - сказал Большой Тумаи. - Вот уже сорок лет мы смотрим за слонами и до сих пор не слыхали никаких сказок об их плясках.

- Да, но житель долин, живущий в хижине, знает только четыре стены своего дома. Хорошо, не привязывай сегодня своих слонов, и ты увидишь, что случится; что же касается их танцев, то я видел место, где... О, что это? Проклятье! Сколько же извилин делает река Диганга! Опять брод, и нам придется заставить детенышей плыть. Стойте вы там, сзади!

Таким образом, разговаривая, перебраниваясь, с плеском переправляясь через реки, они сделали первый переход, который окончился близ временного кеддаха, приготовленного для новопойманных животных; однако еще задолго до стоянки, погонщики измучились и потеряли терпение.

Наконец, слонов привязали за задние ноги к большим столбам; вновь пойманных спутали веревками и положили перед ними груды корма. Погонщики с гор, пользуясь вечерним светом, отправились обратно к Петерсен-саибу, на прощанье посоветовав карнакам с низин усиленно смотреть в ату ночь за слонами; когда же те спрашивали их, почему, - они только смеялись в ответ.

Маленький Тумак позаботился об ужине для Кала-Нага, а по наступлении вечера, невыразимо счастливый, отправился бродить по лагерю в поисках за тамтамом. Когда сердце мальчика-индуса преисполнено радости, он молча переживает ее. А ведь с Маленьким Тумаи разговаривал сам Петерсен-саиб! И если бы мальчик не нашел того инструмента, который он искал, я думаю, его сердце разорвалось бы. Продавец сладкого мяса дал ему на время свой маленький тамтам (барабан, в который бьют ладонью), и когда звезды начали появляться на небе, Тумаи, скрестив ноги, уселся перед Кала-Нагом, положив там-там к себе на колени, и стал ударять по нему рукой, и чем больше думал он об оказанной ему великой чести, тем усердней бил по тамтаму. В музыке этой не было ни мелодии, ни слов, но ее звуки делали мальчика невыразимо счастливым.

Вновь пойманные слоны натянули свои веревки; время от времени они взвизгивали и "трубили". Наконец, ему захотелось спать, и он растянулся рядом с Кала-Нагом.

Вот, наконец, слоны начали по своему обыкновению ложиться один за другим; легли все, только Кала-Наг остался стоять в правом конце ряда; он медленно перекачивался из стороны в сторону, растопырив уши, чтобы прислушиваться к ночному ветру, который дул между горами. Воздух наполняли ночные шумы, которые, сливаясь вместе, создавали глубокую тишину: звон одного ствола бамбука о другой, шорох чего-то живого в кустах, царапание и легкий писк полупроснувшейся птицы (птицы гораздо чаще просыпаются ночью, чем мы воображаем) и отдаленное журчание падающей воды. Маленький Тумаи проспал несколько времени, когда же он снова открыл глаза, луна светила ярко, а Кала-Наг стоял, по-прежнему насторожив уши. Мальчик повернулся, трава зашуршала; он посмотрел на изгиб большой спины Черного Змея, закрывавшей половину звезд на небе, и услышал отдаленный, еле различимый в беспредельности ночи "хуух гУУт" дикого слона.

Весь ряд слонов поднялся на ноги, точно в них выстрелили, и их кряхтение, наконец, разбудило спящих магутов. Карнаки стали глубже вколачивать колья своими большими колотушками, прибавлять лишние привязи и стягивать узлы крепче прежнего. Один вновь пойманный слон почти вытащил из земли свой кол. Большой Тумаи снял ножную цепь с Кала-Нага и пристегнул переднюю ногу взбунтовавшегося к его задней ноге, а на ногу Кала-Нага накинул петлю травяной веревки и приказал ему помнить, что он хорошо привязан. Большой Тумаи знал, что его отец и дед в былое время сотни раз делали то же самое. Но Кала-Наг не ответил, как обыкновенно, особенным горловым журчащим звуком. Он стоял неподвижно и, приподняв голову, распустив уши, как веера, вглядывался через залитую лунным светом поляну в огромные извилины гор Гаро.

- Посмотри, не начнет ли он беспокоиться ночью, - сказал Большой Тумаи сыну, ушел в свою хижину и заснул.

* * *

Маленький Тумаи тоже засыпал, но вдруг услышал треск разорванной травяной веревки, лопнувшей с легким звуком "танг"; в ту же минуту Кала-Наг вышел из своей ограды так же медленно и бесшумно, как туча выкатывается из долины. Маленький Тумаи, шлепая босыми ногами, двинулся за ним по залитой лунным светом дороге и шёпотом просил его:

- Кала-Наг, Кала-Наг! Возьми меня с собой, о Кала-Наг!

Слон беззвучно повернулся, сделал три шага к мальчику, опустил свой хобот, вскинул к себе на шею Тумаи и, прежде чем тот успел усесться, скользнул в лес.

Со стороны привязей донесся взрыв бешеных криков слонов; потом тишина сомкнулась, и Кала-Наг побежал. Иногда кусты высокой травы волновались с обеих его сторон, как волны плещут около бортов корабля; иногда ветвь вьющегося дикого перца, протягиваясь, царапала его спину, или бамбук трещал под напором его плеча, но в промежутках между этими звуками он двигался совершенно бесшумно, проникая через чащи густого леса Гаро, точно сквозь дым. Кала-Наг поднимался на гору, но хотя Маленький Тумаи в просветах между ветвями видел звезды, он не мог решить, в каком направлении движется слон.

Кала-Наг достиг гребня подъема и на минуту остановился. Теперь Маленький Тумаи мог видеть вершины деревьев; они, как бы усеянные блестками, и такие пушистые под лунным светом, тянулись на много-много миль; видел он и синева- то-белую дымку в ложбине над рекой. Тумаи наклонился вперед, пригляделся и почувствовал, что внизу, под ним, лес проснулся, ожил и наполнился какими-то существами. Большой коричневый, поедающий плоды нетопырь пронесся мимо уха мальчика; иглы дикобраза.. загремели в чаще; в темноте между стволами деревьев большой кабан рылся во влажной горячей земле, - рылся и фыркал.

Над головой Тумаи снова сомкнулись ветви, и Кала-Наг начал спускаться в долину, - на этот раз неспокойно; так сорвавшаяся пушка катится с крутого берега в одном порыве. Громадные ноги слона двигались постоянно, точно поршни, делая шаги в восемь футов, морщинистая кожа на сгибах его локтей шуршала. Низкие кусты по обеим сторонам Кала-Нага шелестели, напоминая звук рвущегося полотна; молодые деревья, которые он раздвигал своими плечами, упруго прыгали на свои прежние места и хлестали его по бокам; а длинные гирлянды сплетенных вместе лиан свешивались с его клыков и колыхались, когда он покачивал головою из стороны в сторону, прорывая для себя дорогу. Маленький Тумаи прижался к большой шее слона, чтобы какая-нибудь качающаяся ветвь не смела его на землю; в глубине души мальчик желал снова очутиться в лагере.

Трава начала чмокать; ноги Кала-Нага тонули и вязли; ночной туман в глубине долины леденил Маленького Тумаи. Послышался плеск, журчание быстро движущейся воды, и Кала-Наг пошел вброд через реку, на каждом шагу ощупывая дорогу. Из-за шума воды, плескавшейся около ног слона, Маленький Тумаи слышал другие крики слонов вверху и внизу по течению реки; до него доносилось громкое ворчание, сердитое фыркание; вся дымка вокруг него, казалось, наполнилась волнистыми тенями.

- Ай! - произнес он вполголоса, и его зубы застучали, - все слоны в эту ночь освободились. Значит, они будут танцевать.

Кала-Наг вышел из реки; вода ручьями стекала с него, он продул свой хобот и снова начал подниматься. Но на этот раз не в одиночестве: ему не пришлось также расчищать дороги. Перед ним уже была готовая тропинка, шириною в шесть футов; примятая на ней трава джунглей старалась оправиться и подняться. Вероятно, всего за несколько минут до него в этом месте прошло много слонов. Маленький Тумаи оглянулся. Крупный дикий слон с большими бивнями и свиными глазками, горевшими, как раскаленные угли, выходил из туманной реки. Но деревья тотчас же снова сблизились, и они двинулись вперед и вверх; повсюду слышались крики слонов, треск и шум ломающихся веток.

Наконец, на самой вершине горы Кала-Наг остановился между двумя стволами. Стволы эти составляли часть кольца деревьев, которое окаймляло пространство в три-четыре акра; на всей площади, как мог видеть мальчик, земля была убита, утоптана и тверда, точно кирпичный пол. В ее центре росло несколько деревьев, но их кора была сорвана, и обнаженные места этих стволов при свете луны блестели, точно полированные. С их верхних веток свешивались большие лианы, белые, похожие на цветы вьюна, покачиваясь в креп- ком сне; внутри же кольца деревьев не видно было ни одной зеленой былинки; там не было ничего, кроме утрамбованной земли.

При свете месяца она казалась серой, как сталь; только от слонов падали чернильно-черные тени. Маленький Тумаи, затаив дыхание, смотрел на все глазами, которые казалось, были готовы выскочить из орбит, и чем больше он смотрел, тем больше показывалось слонов. Маленький Тумаи умел считать только до десяти; он много раз считал по пальцам, наконец, потерял счет десяткам десятков, и у него начала кружиться голом. Вокруг открытой площадки он слышал треск низких кустов: это слоны поднимались по горному откосу; но едва выходили они из-за деревьев, как начинали двигаться, точно призраки.

Тут были дикие слоны-самцы с белыми бивнями и осыпанные листьями, орехами и ветвями, которые застряли в морщинах на их шеях и в складках их ушей; были и толстые маленькие слонихи с беспокойными розовато-черными слонятами, высотой в три-четыре фута, пробегавшими у них под животами; молодые слоны, с только что начинавшими показываться бивнями и очень гордые этим; худые шероховатые слонихи, с вытянутыми тревожными мордами и бивнями, похожими на грубую кору; дикие старые одинокие слоны, покрытые шрамами от плеча до бока, с большими рубцами, оставшимися от прежних боев, с засохшим илом, приставшим к ним во время их одинокого купанья и теперь осыпавшимся с их плеч; был между ними один с обломанным бивнем и с огромным рубцом на боку - следом ужасного удара тигровых когтей.

Они стояли друг против друга или по двое расхаживали взад и вперед по площадке, или же качались поодиночке. Десятки и сотни слонов!

Тумаи знал, что пока он неподвижно лежит на спине Кала-Нага, с ним ничего не случится, потому что даже во время суеты и драки в кеддахе вновь загнанный дикий слон не ударяет хоботом и не стаскивает человека с шеи ручного слона; а слоны, бывшие здесь в эту ночь, не думали о людях. Один раз все они дрогнули и подняли уши, услыхав в лесу лязг ножных цепей; это подходила Пудмини, любимица Петерсен-саиба: она разорвала свою цепь и теперь, фыркая и ворча, поднималась на гору. Вероятно, Пудмини сломала изгородь и явилась прямо из лагеря Петерсен-саиба; в то же время Маленький Тумаи увидел другого слона, незнакомого ему, с глубокими шрамами от веревок на спине и груди. Он тоже, вероятно, убежал из какого-нибудь лагеря в окрестных горах.

Все затихло; в лесу больше не было слонов; Кала-Наг, качаясь, сошел со своего места между деревьями с легким клокочущим и журчащим звуком вмешался в толпу, и все слоны принялись разговаривать между собою на собственном наречии, и все задвигались.

Продолжая неподвижно лежать, Маленький Тумаи смотрел вниз на множество десятков широких спин, колыхающихся ушей, качающихся хоботов и маленьких вращающихся глаз. Он слышал, как одни бивни, случайно ударив о другие, звенели, слышал сухой шелест свивавшихся вместе хоботов, скрип огромных боков и плеч в толпе и непрерывный свист хвостов. Облако закрыло луну, и он остался в черной темноте, но спокойный непрерывный шелест, постоянная толкотня и ворчание продолжались. Мальчик знал, что кругом Кала-Нага повсюду были слоны, и что вывести Черного Змея из этого собрания - невозможно. Итак, Тумаи сжал зубы и молча дрожал. В кеддахе, по крайней мере, блестел свет факелов, слышался крик, а здесь он был совсем один, в темноте, и раз какой-то хобот поднялся к нему и дотронулся до его колена.

Вот один слон затрубил; все подхватили его крик, и это продолжалось пять или десять ужасных секунд. С деревьев скатывалась роса и, точно дождь, падала на невидимые спины; скоро поднялся глухой шум, сперва не очень громкий, и Маленький Тумаи не мог сказать, что это такое; звуки разрастались. Кала-Наг поднял сперва одну переднюю ногу, потом другую и поставил их на землю. Повторилось: раз-два, раз-два, - постоянно, как удары молота. Теперь все слоны топали зараз, и раздавался такой звук, будто подле входа в пещеру колотили в военный барабан. Роса падала, и ее капель больше не осталось на деревьях, а грохот продолжался, и вся почва качалась и вздрагивала; Маленький Тумаи зажал руками уши, чтобы не слышать этого стука. Но топанье сотен тяжелых ног по обнаженной земле превращалось в один исполинский толчок, который сотрясал все его тело. Раза два мальчик почувствовал, что Кала-Наг и все остальные сделали несколько шагов вперед; после этого звук изменился; Тумаи слышал, что огромные ноги давили сочные зеленые поросли; но пролетали минуты две - и снова начинались удары по твердой земле. Где-то близ маленького Тумаи дерево затрещало и эастонало. Он протянул руку и нащупал кору, но Кала-Наг двинулся вперед, продолжая стучать ногами, и мальчик не мог бы сказать, в каком месте площадки находится он. Слоны не кричали; только лишь два или три маленьких слоненка взвизгнули зараз. Потом Тумаи услыхал шелест, и топот начался снова. Так продолжалось, вероятно, часа два, но уже по запаху ночного воздуха Тумаи чувствовал приближение зари.

Утро пришло в виде полосы бледно-желтого сияния позади зеленых гор, и стук ног остановился с первым же лучом, точно свет был сигналом. Раньше, чем слух маленького Тумаи уловил звон и шум, даже раньше, чем он успел изменить свою позу, в виду не осталось ни одного слона, кроме Кала-Нага и слона со шрамами от веревок; никакой признак, никакой шелест или топот среди деревьев на горных откосах не указы- вал, куда ушли остальные животные.

Маленький Тумаи осматривался. Насколько он помнил, открытая площадка за эту ночь увеличилась. На ней оказалось больше деревьев, чем было прежде, а кусты и трава по ее краям пригнулись к земле. Маленький Тумаи посмотрел еще раз. Теперь он понял значение топота. Слоны утрамбовали новое пространство земли, раздавили густую траву и сочный бамбук в мочала, мочала превратились в лохмотья, лохмотья в тонкие фибры, а фибры вдавились в почву.

- Ва, - сказал Маленкий Тумаи, и его веки отяжелели, - Кала-Наг, господин мой, будем держаться близ Пудмини и двинемся к лагерю Петерсена-саиба, не то я упаду с твоей шеи.

Третий слон посматривал на двоих, уходивших вместе, фыркнул, повернулся и пошел собственным путем. Вероятно, он принадлежал какому-нибудь мелкому туземному правителю, жившему в пятидесяти-шестидесяти милях от площадки.

* * *

Через два часа, когда Петерсен-саиб сидел за своим первым завтраком, его слоны, на эту ночь привязанные двойными цепями, принялись трубить, и Пудмини, запачканная илом до самых плеч, а также и Кала-Наг, у которого болели ноги, притащились в лагерь. Лицо Маленького Тумаи стало совсем серым, обтянулось; в его пропитанных росой волосах запуталось множество листьев; тем не менее он попробовал поклониться Петерсен-саибу и слабым голосом закричал:

- Пляски, пляски слонов! Я видел их и умираю...

Кала-Наг припал к земле, и мальчик в глубоком обмороке соскользнул с его шеи...

Через два часа Тумаи лежал в гамаке Петерсен-саиба; охот- ничье пальто Петерсена поддерживало голову мальчика, а в его желудке был стакан горячего молока, немного водки и щепотка хинина. Он в коротких словах, по-детски, рассказывал им о своих приключениях.

Петерсен-саиб и Мачуа Аппа прошли по следам двух слонов, тянувшимся пятнадцать миль через горы. Восемнадцать лет Петерсен-саиб ловил слонов, но до этого дня только однажды видел место слоновых плясок. Мачуа Аппа взглянул на площадку и тотчас же понял, что здесь совершилось; он покопал пальцем в плотной, утрамбованной земле и заметил:

- Мальчик говорит правду. Все это было сделано в прошлую ночь, и я насчитал семьдесят следов, пересекающих реку. Видите, саиб, вот тут ножная цепь Пудмини сорвала кору с дерева. Да, она тоже была здесь.

Они переглянулись, посмотрели вверх, вниз и задумались. Нравов слонов не могут ни постичь, ни измерить умы черных или белых людей.

- Сорок и пять лет, - сказал Мачуа Аппа, - я, мой лорд, хожу за слонами, но никогда не слыхивал, чтобы ребенок или взрослый человек видел то, что видел этот мальчик. Клянусь всеми богами гор, это... Что мы можем сказать? - и он покачал головой.

Они вернулись в лагерь; подходило время ужина. Петерсен-саиб закусил один в своей палатке, но приказал принести в лагерь двух овец и несколько кур, а также отпустил каждому служащему двойную порцию муки, риса и соли: он знал, что они будут пировать.

Большой Тумаи поспешно пришел из долин в лагерь саиба за своим сыном и теперь смотрел на них, точно боясь их обоих. Начался праздник при свете пышащих костров, зажженных против стойл слонов, и маленький Тумаи был "героем дня". Рослые коричневые ловцы, охотники, разведчики, карнаки, канатчики и люди, знающие тайные способы укрощать самых диких слонов, передавали мальчика из рук в руки и мазали ему лоб кровью из груди убитого петушка джунглей, в знак того, что он - свободный житель леса, посвященный во все тайны джунглей и умеющий право проникать, куда ему угодно.

Наконец, пламя костра потухло, и красный свет головешек придал коже слонов такой оттенок, точно их тоже погрузили в кровь. Мачуа Аппа, глава всех загонщиков во всех кеддахах; Мачуа Аппа, второе "я" Петерсена-саиба, - человек, за сорок лет не видавший ни разу дороги, сделанной руками людей; Мачуа Аппа, настолько великий, что у него было только одно имя - "Мачуа Аппа", - поднялся на ноги, держа высоко над головой маленького Тумаи, и закричал:

- Слушайте, мои братья! Слушайте и вы, Мои господа, привязанные к столбам, потому что говорю я, Мачуа Аппа. Этого мальчика не будут больше называть Маленький Тумаи; отныне он - Слоновый Тумаи, как называли его прадеда. Белую долгую ночь он созерцал то, чего никогда не видал ни один человек, и милость народа слонов и милость богов джунглей покоятся на нем. Он сделается великим охотником, он станет выше меня, Мачуа Аппа. Своим ясным взглядом он будет без труда распознавать новые следы, застарелые следы, смешанные следы. Ему не причинят вреда в кеддахах, когда ему придется пробегать между слонами, чтобы накинуть веревку на дикаря, и если он проскользнет перед ногами несущегося одинокого слона, этот одинокий слон узнает, кто он такой и не раздавит его. Ай, ай, мои господа в цепях, - он повернулся к ряду слонов. - Смотрите: этот мальчик видел ваши пляски в ваших тайниках - зрелище, которое никогда еще не открывалось глазам ни одного человека. Почтите его, мои господа! Салам! Карро, дети! Салютуйте Слоновому Тумаи! Гунга Першад, Ахаа! Пудмини, ты видела его во время пляски, и ты тоже, Кала-Наг, моя жемчужина среди слонов, Ахаа! Ну, все вместе! Слоновому Тумаи - Варрон!

При последнем диком восклицании Мачуа Аппы все слоны вскинули свои хоботы до того высоко, что их концами коснулись своих лбов. В ту же секунду раздался полный салют - грохочущий трубный звук, который слышит только вице-король Индии - салаамут (привет) кеддаха.

И все это в честь Маленького Тумаи, который видел то, чего раньше не видал ни один человек - танцы слонов ночью, в самом сердце гор Гаро.

Наверх

Реклама

в Интернет